После распада СССР на карте мира появился целый ряд новых государств, претендующих на свою этническую самобытность. Однако, большинство из них обрело государственность без осознанного участия, а в результате раздела сфер влияния между великими державами. Данная ситуация делает новые государства уязвимыми с точки зрения их национальной безопасности, стабильности и идеологической защищенности.
Кроме того, идеологический вакуум появившийся после распада СССР на протяжении всей пока еще недолгой истории новых независимых государств усиленно заполнялся и заполняется самыми различными идеями и течениями. Пока каждое государство усиленно вспоминало свое былое величие, «исключительность» и обязательную «историческую несправедливость», а так же объявляло борьбу различным религиозным течениям и другим внешним врагам, мало кто имел возможность задуматься о долгосрочной государственной идеологии или национальной идеи. Совсем недавно мы узнали о существовании собственных национальных интересов.
Без оценки роли исторической памяти невозможно понять процесс этнической мобилизации, т.е. мобилизацию этноса вокруг определенных политических задач. Историческая память становится той основой, вокруг которой можно сплотить силы нации и направить иx на разрешение определенных задач.
Наличие такой «контролируемой» памяти позволяет делать общество более управляемым и сплачивать его вокруг определенных политических целей.
Поэтому историческая общность может быть инструментом подчинения. Случаи, когда политическая верxушка старается искусственным образомформировать или трансформировать историческую память общества, – довольно многочисленны. В частности, в годы существования СССР вмешательство политической верxушки в конструирование исторической памяти носило всеобщий и крайне грубый xарактер, что наложило свой отпечаток на процессы, имеющие место как в советских, так и в постсоветскиx республикаx.
Можно также рассмотреть пример США, где мигранты из разных стран становятся американцами, однако и этот пример не убедителен, поскольку далеко не все американцы забыли о своем происхождении, даже те, кто не говорит на языке своих предков. Так, Генри Киссенджеру принадлежит знаменитая фраза: “Мы думали, что в американском котле сварился суп или компот, а оказалось, что мы приготовили винегрет!” Однако США все же остаются классическим примером построения государственной идеологии.
Этническая и религиозная идентификация находятся как бы в одной плоскости в повседневной политике, как разные формы общинной идентификации.
Религиозные нормы и организации играют роль фактора, сдерживающего развитие национализма и мешающего приобретению им крайних форм. Развитая националистическая идеология, подобно любой относительно устойчивой светской форме сознания, вступает в противоречие с крайними проявлениями религиозности, при том, что постоянно делаются попытки воспользоваться их авторитетом. Религиозное и национальное самосознание в каждом обществе находятся в состоянии постоянно подвижного баланса, в состоянии крайне тонкой настройки весов. Противостояние двух самосознаний продолжается на всем постсоветском пространстве, религиозность и национализм сложно совместимы, тот самый сложный баланс и равновесие представлены в учении Абу Ханифы Имоми Аъзама.
После 1991г. в бывших республиках СССР начинается процесс перестройки государственной идеологии: если до этого идеоло основой государственных структур была коммунистическая, то теперь она заменяется национальной. Это был вполне логичный процесс: бывшие союзные республики превращались в национальные государства, соответственно, параллельно формированию новообразованных национальных государственностей должны были формироваться определенные представления о национальной истории, которые призваны обеспечить легитимность государственности.
Очень часто наложение друг на друга религиозной и этнической идентификации ставит если не отдельных людей, то общественные объединения и государство перед выбором: какую из них преимущественно укреплять. Так, в Османской империи, а затем Турецкой республике отношения между пантюркизмом и панисламизмом всегда были в той или иной степени конфликтными. То же можно сказать, с известным допущением, и о нюансах "выбора" между "славянской" и "православной" ориентациями в балканской политике Российской империи. Как правило, между двумя политическими ориентациями устанавливается какое-то зыбкое идеологическое равновесие.
Во всех новых независимых государствах наблюдается недостаток политического опыта и зрелости, низкий уровень политической культуры, что напрямую отражается в структуре управления. Это вызвано отсутствием исторического опыта построения независимой светской системы управления в данных государствах. Особенностью структуры управления большинства этих стран является прямая зависимость системы управления от личности лидера, а не наоборот – зависимость лидера от стабильной системы с долгосрочными приоритетами.
Соответственно во внешней политике все чаще определяющими являются личностные отношения лидеров государств, а не межгосударственные отношения и корреляция национальных интересов государств. Главным недостатком данной системы управления, является крайняя уязвимость в отношении различных внешних идеологий, проявлений радикализма, а также проявлений местничества, регионализма, ввиду отсутствия единой стабильной идеологии долгосрочного развития государства. Нестабильность и уязвимость такой политики приводит к острой необходимости формирования концептуально обоснованной государственной идеологии, которая все чаще подменяется идеологией национализма разбавляемой «управляемой» исторической памятью и ностальгией былого величия.
Азамат Султонов
Кроме того, идеологический вакуум появившийся после распада СССР на протяжении всей пока еще недолгой истории новых независимых государств усиленно заполнялся и заполняется самыми различными идеями и течениями. Пока каждое государство усиленно вспоминало свое былое величие, «исключительность» и обязательную «историческую несправедливость», а так же объявляло борьбу различным религиозным течениям и другим внешним врагам, мало кто имел возможность задуматься о долгосрочной государственной идеологии или национальной идеи. Совсем недавно мы узнали о существовании собственных национальных интересов.
Без оценки роли исторической памяти невозможно понять процесс этнической мобилизации, т.е. мобилизацию этноса вокруг определенных политических задач. Историческая память становится той основой, вокруг которой можно сплотить силы нации и направить иx на разрешение определенных задач.
Наличие такой «контролируемой» памяти позволяет делать общество более управляемым и сплачивать его вокруг определенных политических целей.
Поэтому историческая общность может быть инструментом подчинения. Случаи, когда политическая верxушка старается искусственным образомформировать или трансформировать историческую память общества, – довольно многочисленны. В частности, в годы существования СССР вмешательство политической верxушки в конструирование исторической памяти носило всеобщий и крайне грубый xарактер, что наложило свой отпечаток на процессы, имеющие место как в советских, так и в постсоветскиx республикаx.
Можно также рассмотреть пример США, где мигранты из разных стран становятся американцами, однако и этот пример не убедителен, поскольку далеко не все американцы забыли о своем происхождении, даже те, кто не говорит на языке своих предков. Так, Генри Киссенджеру принадлежит знаменитая фраза: “Мы думали, что в американском котле сварился суп или компот, а оказалось, что мы приготовили винегрет!” Однако США все же остаются классическим примером построения государственной идеологии.
Этническая и религиозная идентификация находятся как бы в одной плоскости в повседневной политике, как разные формы общинной идентификации.
Религиозные нормы и организации играют роль фактора, сдерживающего развитие национализма и мешающего приобретению им крайних форм. Развитая националистическая идеология, подобно любой относительно устойчивой светской форме сознания, вступает в противоречие с крайними проявлениями религиозности, при том, что постоянно делаются попытки воспользоваться их авторитетом. Религиозное и национальное самосознание в каждом обществе находятся в состоянии постоянно подвижного баланса, в состоянии крайне тонкой настройки весов. Противостояние двух самосознаний продолжается на всем постсоветском пространстве, религиозность и национализм сложно совместимы, тот самый сложный баланс и равновесие представлены в учении Абу Ханифы Имоми Аъзама.
После 1991г. в бывших республиках СССР начинается процесс перестройки государственной идеологии: если до этого идеоло основой государственных структур была коммунистическая, то теперь она заменяется национальной. Это был вполне логичный процесс: бывшие союзные республики превращались в национальные государства, соответственно, параллельно формированию новообразованных национальных государственностей должны были формироваться определенные представления о национальной истории, которые призваны обеспечить легитимность государственности.
Очень часто наложение друг на друга религиозной и этнической идентификации ставит если не отдельных людей, то общественные объединения и государство перед выбором: какую из них преимущественно укреплять. Так, в Османской империи, а затем Турецкой республике отношения между пантюркизмом и панисламизмом всегда были в той или иной степени конфликтными. То же можно сказать, с известным допущением, и о нюансах "выбора" между "славянской" и "православной" ориентациями в балканской политике Российской империи. Как правило, между двумя политическими ориентациями устанавливается какое-то зыбкое идеологическое равновесие.
Во всех новых независимых государствах наблюдается недостаток политического опыта и зрелости, низкий уровень политической культуры, что напрямую отражается в структуре управления. Это вызвано отсутствием исторического опыта построения независимой светской системы управления в данных государствах. Особенностью структуры управления большинства этих стран является прямая зависимость системы управления от личности лидера, а не наоборот – зависимость лидера от стабильной системы с долгосрочными приоритетами.
Соответственно во внешней политике все чаще определяющими являются личностные отношения лидеров государств, а не межгосударственные отношения и корреляция национальных интересов государств. Главным недостатком данной системы управления, является крайняя уязвимость в отношении различных внешних идеологий, проявлений радикализма, а также проявлений местничества, регионализма, ввиду отсутствия единой стабильной идеологии долгосрочного развития государства. Нестабильность и уязвимость такой политики приводит к острой необходимости формирования концептуально обоснованной государственной идеологии, которая все чаще подменяется идеологией национализма разбавляемой «управляемой» исторической памятью и ностальгией былого величия.
Азамат Султонов
